В Кэр-Паравеле готовились к празднованию. Дриады украшали стены замка вьющимися розами, гномы торопливо сколачивали недостающие для пира столы, сновали фавны с вязанками хвороста. Близилась первая годовщина победы при Беруне, положившей конец столетнему владычеству Белой Колдуньи, и Питер, Верховный Король, решил отметить этот день как подобает. Впервые по окончании долгой зимы ожидалось прибытие Орландцев во главе с королём Лумом, а многие втайне надеялись, что и сам Аслан, Великий Лев, Истинный Владыка Нарнии почтит своим присутствием праздник.
Чем ближе подходил день торжества, тем чаще Сьюзен и Люси замечали, что с Эдмундом творится что-то неладное. Тот, конечно, старался не подавать виду, но тонкая складка, пролёгшая меж бровей, бледность и дрожание губ, отсутствующий, будто устремлённый вглубь себя взор, и то, как нервно Эдмунд теребил перевязь, выдавало его с головой. Такое, впрочем, с ним и раньше случалось, но изредка, и никогда ещё подобные приступы не длились столь долго. Сестры, разумеется, догадывались, что его гложет, но даже между собой старались не говорить об этом. Питер же, замечая такое состояние брата, гасил в себе порыв расспросить его, вспоминая добрый совет профессора Кёрка, что куда полезнее заниматься собственными делами, чем совать нос в чужие, тем более, что забот у Верховного Короля было хоть отбавляй. «Ничего, захочет – сам расскажет в своё время», - думал Питер.
Солнце зашло, на землю опустились сумерки, а в небе бледно отсвечивали первые звёзды. Люси и Сьюзен, прогуливаясь во внутреннем дворике Кэр-Паравела, видели, как Эдмунд незаметно, стараясь никого не беспокоить, выскользнул из замка. Люси, проводив его долгим понимающим взглядом, обернулась к Сьюзен. - Ты всё ещё считаешь, что не стоит ему рассказывать? - прошептала она. - Ох, Люси, я и правда не знаю. - Но ты же видишь, как он страдает. Ты и я, мы обе знаем отчего. По-моему, держать его в неведении просто жестоко, - Люси взглянула сестре в глаза. - Не знаю, Люси, - ещё раз ответила та. - Может ты и права. Но представь, каково ему будет узнать правду. - Эдмунд сильный. Он выдержит, - голос Люси потеплел, как всегда бывало, когда речь заходила о достоинствах брата. - Значит, мы должны ему рассказать, - печально отозвалась Сьюзен. - Если хочешь, я сама ему расскажу. Сью, пойми, Эд должен знать! Не век же ему терзаться. - Да, Люси, - тихо проговорила Сьюзен, стараясь унять дрожь в голосе. – Наверное, лучше, если ты ему расскажешь. Я вовсе не представляю, как с ним об этом говорить.
Люси понимающе кивнула. Затем, ни слова не говоря, бесшумной поступью направилась к воротам замка. Сьюзен долго смотрела ей вслед, взглядом, полным печальной задумчивости.
Если бы Эдмунд не накинул лёгкий серебристый плащ, Люси ни за что не разглядела бы его в сгущающихся сумерках. Он торопливо шагал, нет, почти бежал по дороге на запад, и был уже довольно далеко. Люси старалась изо всех сил, чтобы не отстать. По счастью, ночь обещала быть ясной, тумана не было, а вскоре взошла луна, и в уверенности, что не потеряет брата из вида, Люси позволила ему здорово оторваться.
Спустя несколько часов такого преследования она отметила, что Эдмунд идёт вовсе не так быстро. Чем ближе они подходили к броду через Беруну, тем больше его движения походили на движения древнего старца, согбённого под тяжестью лет. Задержавшись на мгновение перед рекой, Эдмунд ступил в воду, покачнулся, но устоял на ногах, и всё так же медленно, скорбно опустив голову перешёл вброд и свернул на юго-запад. Люси не сразу последовала за ним. Она задержалась, слушая серебристый звон реки на перекатах, единственно нарушавший тишину ночи, и оглядывая столь знакомую ей долину, предалась воспоминаниям: «Вот под тем дубом мы нашли раненого Эда. Славная миссис Бобриха, как она старалась остановить кровь. А вот рядом с тем валуном стоял наш шатёр. Как давно это было! То есть нет, всего год назад, но сколько чудесного за это время с нами произошло.» Внезапный порыв холодного ветра вернул её из воспоминаний.
Люси огляделась. Эдмунд скрылся из вида. Но ей уже не нужно было следить за ним. Она отлично знала, где искать брата. И по той дороге, которой он шёл сейчас, Люси и через тысячу лет смогла бы пройти с завязаными глазами. Год назад, вместе со Сьюзен, она уже шла этим путём той страшной ночью. Тогда перед ними в безмолвии шествовал Аслан. «Вот у этой ели он обернулся и заметил нас, - вспоминала Люси. – А вот и заросли рододендрона, где он прощался с нами», - она вышла по лесистому склону холма почти к самой вершине, на которой стоял Каменный Стол, и увидела Эдмунда. Тот понуро плёлся шагах в тридцати перед ней и уже подходил к рассечённой надвое плоской каменной плите, испещрённой множеством древних таинственных символов, едва различимых в неверном лунном свете, и оттого казавшихся жуткими и зловещими. Эдмунд остановился у самого Каменного Стола и замер. Люси беззвучно подкралась к нему, тихонько окликнула: «Эд», - но тот не обернулся. Она положила руку на плечо брату и почувствовала, как его сотрясает крупная дрожь. - Эд, - ещё раз позвала она его и взглянула ему в лицо. Оно было искажено судорогой боли, губы его беззвучно шевелились, в глазах стояли слёзы. - Люси… Я так… Вы все… - Эдмунд давился словами. - Перестань, Эд, пожалуйста, прошу тебя! - Люси крепко сжала его ладонь. – Ты ведь знаешь, мы давно простили тебя. Простил тебя и Он.
Воцарилось молчание. Большая сова пронеслась совсем рядом, едва не задев Люси крылом. - Да, Люси, спасибо, - прошептал Эдмунд, не смея поднять глаз, отрешенно глядя себе под ноги. Я это знаю. Но пойми. Есть то, что прощают нам, но чего мы не прощаем себе, - с мукой в голосе договорил он. - Ты что, Эд?! - вскрикнула Люси, вздрогнув, как от удара. – Не смей так говорить! Не смей даже думать так, слышишь? – она обхватила его за плечи, энергично встряхнула и поразилась тому, что горестное выражение его лица ничуть не изменилось. - Люси, - Эдмунд с трудом подбирал слова, - ведь я так и не знаю, о чём Аслан договорился с… Колдуньей, - он запнулся, произнеся последнее слово. - Но он уходил из лагеря в ночь перед битвой. А ты… И Сьюзен… Вы ведь были вместе с ним тогда? правда?- страдальчески договорил Эдмунд, глядя на Люси взглядом, полным затаённой надежды. - Да, Эд. Нам со Сьюзен не спалось, - и она, глубоко вздохнув, поведала брату о событиях той ночи. Тот слушал молча, и ни один мускул не дрогнул на его лице, но Люси видела, как блеснув в лунном свете, скатилась по щеке Эдмунда горючая слеза.
Когда она окончила, небо на востоке уже серело. Люси про себя отметила, что в лице брата больше нет скорби и отчаяния, лишь печаль. - Прости пожалуйста, что мы раньше тебе не говорили. Сьюзен думала… - Я понимаю, Лу, - перебил её Эдмунд, - Сьюзен права. Расскажи вы мне обо всём сразу, не знаю, как бы я это вынес. Но и тебе спасибо. Я должен был узнать, но только в своё время.
Занималась заря. В утреннюю свежесть вплетались трели жаворонка, лившиеся из самого поднебесья. Люси думала о том, сколько же Эдмунд мучился в неведении. Она всегда чувствовала, что он должен знать, но сейчас, рассказав ему, задавалась вопросом, каково Эдмунду теперь, когда он знает, сколь страшной ценой было искуплено его предательство. «Правильно ли я поступила», - спрашивала она себя, и с первым лучом солнца ответ пришёл к ней. Голос, мягкий звучный и глубокий, как звон медного колокола, чистый и ясный, нежный, как шептанье трав поутру, голос, лучше которого нет на свете, ответил ей: «Ты правильно сделала, Люси. Теперь Эдмунд, зная, как это было, уже ни за что не свернёт с пути, которым я поведу его. Оступившись раз, он много страдал и многое вытерпел. Но будь спокойна за брата – больше страданий не будет»,- голос смолк, но осталось едва заметное благоухание, как бывает, когда лёгкое дуновение ветра проносится над усыпанным цветами весенним лугом.
По лицу Эдмунда было видно, что и он слышал. Люси знала, что ему было сказано нечто иное, но именно то, что и следовало услышать брату. Эдмунд словно озарился внутренним светом, от него веяло безмятежным покоем, и повернувшись к ней, голосом, в котором не слышалось ни единой нотки тоски и отчаяния, сказал: - Люси, нам пора. Придётся спешить, если хотим успеть к началу торжества, - и впервые за много дней его лицо озарилось улыбкой.
